Захотев иметь ребенка, Джессика Шер обратилась в банк спермы — но не могла и представить, что через 12 лет встретит, а потом и полюбит неизвестного донора.

В 2005 г., когда родилась моя старшая дочь, я стала первой мамой-лесбиянкой в своем окружении. Это было на американском Среднем Западе — если местные лесбиянки и имели детей, то всегда от предыдущих гетеросексуальных отношений. Однако мне и моей подруге пришлось начинать с чистого листа.

С тех пор как мы познакомились, мы всегда мечтали об общих детях. Хотелось иметь четырех — мы даже имена уже выбрали вместе. Однако следующий шаг оказался более сложным.

Моя подруга узнала, что ее зять не против нам помочь. Но я прошла курс по правам геев и лесбиянок, что выкладывался на юридическом факультете моего университета, и не хотела иметь дело со знакомым человеком. Известны прецеденты, когда такие биологические родители получали опеку над ребенком: суд приравнивал их дар спермы к родительских прав. Если мать умирала, ребенка могли отдать на воспитание чужому для нее мужчине.

К счастью, мы нашли банк спермы, который доставлял нужный биологический материал прямо домой и где доноры-анонимы подписывали юридическое согласие никогда в жизни не добиваться опеки над детьми из их материала.

Поскольку я тогда как раз работала над диссертацией дома, мы решили, что первого ребенка я выношу. Мы подобрали донора, исходя из сходства до моей партнерши (которая на то время уже стала моей женой): мужчины среднего роста и веса, с волнистыми темными волосами, который имел литературное образование и любил спорт.

В графе «профессия» донор называл себя писателем, музыкантом и таксистом. Мы с женой рисовали его образ в романтических тонах: видимо, он пренебрегал офисной работой, зато коллекционируя истории своих клиентов из такси и составляя на этой основе будущий литературный шедевр.

Вот и все, что мы знали о своего донора; впрочем, его краткая медицинская анкета уверяла, что это гораздо больше, чем сообщил бы случайный знакомый из реальной жизни. Фото мы не видели.

Оплодотворения в домашних условиях — это, бесспорно, интересно; это как научный эксперимент, и я отнеслась к нему чрезвычайно серьезно. Покупатели обычно получают сперму в крохотной бутылочке, как от бальзама для губ, да и та заполнена лишь наполовину. Бутылочки помещают в метровый контейнер с жидким азотом и отправляют заказчику срочной почтой. Одел перчатки, нужно извлечь бутылочку из контейнера и разморозить при комнатной температуре, а затем согреть в руках. Далее ее содержимое вводится внутрь небольшим шприцем, который можно купить в аптеке. Поскольку размороженные сперматозоиды не такие активные, как свежие, их нужно использовать в течение одного дня. Если на них не ждет яйцеклетка, они умирают.

У меня появился ежемесячный ритуал — расчет благоприятного времени для встречи между яйцеклеткой и сперматозоидом. Каждого месяца я вводила сперму дважды, чтобы охватить все возможное «плодородное окно». В конце концов, сперматозоидам нужно целых пять часов просто на то, чтобы проплыть всю длину матки. Об этом — как и о множестве других особенностей оплодотворение донорской спермой — я узнала во время моего научного эксперимента.

Через семь месяцев я уже ждала ребенка. Мы с женой были на седьмом небе от счастья.

Я рассказала о беременности дедушке и бабушке. Бабушка вскрикнула: «это же ребенок в июне родится!» Дедушка же с интересом расспросил меня об особенностях искусственного оплодотворения.

Мы почти не упоминали о доноре, с которым никогда не имели бы познакомиться. Моя жена была категорически против того, чтобы наши дети когда-то с ним встретились; она считала, что семья — это люди, которые любят друг друга, и я с ней соглашалась. Впрочем, из уважения к литературных наклонностей нашего донора мы читали тысячи книг нашей будущей книголюбци еще в утробе.

У нас родилась девочка Элис — и это была само совершенство.

Мы сразу же забыли все свои разговоры о том, что конкретная ДНК неважна, и согласились, что должны клонировать эту невероятно прекрасное существо, рожденную из нашей любви. Поэтому мы заказали сперму того же донора и повторили весь процесс с самого начала — на этот раз с моей женой. Она родила нашу вторую дочь, когда Элис было полтора года.

Между девочками было очень много общего. Хорошо представляя внешность друг друга в детстве, мы с женой с интересом язвили черты, присущие только обеим девочкам, но не нам. Обе были очень высокие — отнюдь не среднего роста, как заявлял донор. Обе имели тонкие удлиненные губы, маленькие носики, выразительные глаза — словно изумруды под толщей воды — и исключительные речевые способности.

И когда нашей старшей дочери было три года, а младшей — год, моя жена объявила, что уходит от меня. У нас не было конфликтов, поэтому для меня это стало шоком и трагедией. Она не желала ничего обсуждать и сказала только, что наш брак не спасти никакими усилиями с моей стороны.

Еще несколько лет обе дочери жили со мной пять дней в неделю, а выходные проводили с бывшей женой. И вдруг она заблокировала звонки от Элис на своем телефоне, прервала с ней все связи, а также отказалась вернуть нашу младшую дочь после отпуска.

Это было два года назад, когда Элис было десять. Сейчас все остается так же.

Все родственники со стороны моей бывшей жены — бабушки, дедушки, тетушки, дяди, двоюродные братья и сестры — за эти два года даже не прислали Элис открытки ко дню рождения. Элис днями грезит сестрой, с которой вместе выросла и которую боится больше никогда не увидеть.

Элис глубже, чем другие подростки, понимает, что семья не держится ни на гены, ни на совместном воспитании детей. Ее мама пошла несмотря на то, что воспитывала ее десять лет. И хотя генетика и сказалась на формате ее семьи, она также не была существенным фактором становления Элис как человека.

Впрочем, Элис заинтересовалась тем, откуда родом ее предки. Моя мама любит рассказывать о нашем корнуольське корни всем, кто не против ее слушать. Желая узнать больше о свое генетическое наследие, 11-летняя Элис попросила, чтобы бабушка подарила ей на Рождество тест ДНК.

Примерно через два месяца по электронной почте поступили результаты. Я машинально нажала на заголовок «Родственники по ДНК», не надеясь узнать что-то новое. И первое, что я прочитала, — это такие слова: «Аарон Лонг — сродство 50%. Отец».

Следующая строка: «Брайс Галло — родство 25%. Неповноридний брат».

Конечно, я могла предположить, что такое произойдет, но думала, что вероятность мизерная. Прежде чем писать что-то на сайте, я решила собрать данные об Аароне Лонга в интернете.

Людей с таким именем много, поэтому прежде всего мне надо было найти «того самого». Я начала с профессиональной соцсети. Внимательно разглядывая каждого Аарона Лонга, я размышляла, смогу узнать биологического отца моих детей за внешностью.

На одной из бутылочек со спермой было указано дату, когда ее собрали — 1994 г. Это позволяло примерно определить временные промежутки, когда наш донор мог родиться и получить образование. Под эти промежутки попадал только один человек по имени Аарон Лонг. На фото он играл на тромбоне, одетый в шелковый тюрбан оливкового цвета. В профиле я прочитала, что он работает «экспертом по вербальной коммуникации» и живет в Сиэтле. Писатель и музыкант, да.

Я нашла Аарона Лонга из Сиэтла в другой соцсети; здесь было то самое место работы и фотографии со студенческих лет.

Все сомнения развеялись. Мои дочки делают такую же глуповатую гримасу.

Я быстро написала Аарону через внутреннюю службу сообщений на сайте с ДНК-тестирования:

«Привет, Аароне! Как оказалось, две мои дочери родственные с Вами. Младшая живет с моей бывшей партнершей и не зарегистрирована на этом сайте. Если Вы захотите обменяться семейными фото и т. п, мы не против».

Я решила сыграть на его любопытстве — он должен был отписать, если хотел увидеть фото младшей дочери. Аарон и вправду очень быстро отписал и рассказал немного о себе (впрочем, я это все уже знала из моего исследования в интернете). Он поинтересовался, имею ли я к нему вопрос; я спросила, он вдруг не самый низкий среди своих родственников. Я знала ответ наперед — так и было.

Мы согласились добавить друг друга в друзья в соцсети; Аарон также прислал мне свое жизнеописание объемом в пятьдесят страниц, который я проглотила за считанные минуты. Он прожил несколько лет в нашем городке, пока играл в местной музыкальной группе. Интересно, как часто мы проходили мимо него в супермаркете, думала я.

Я также написала Брайсу, который только что закончил колледж. Он ответил, что уже познакомился с 19-летней Меде — сестрой по отцу, а также переписку с другими матерями. Он уже знал о шестерых детей Аарона, то есть, мои стали номерами семь и восемь. У Брайса была младшая сестра, написал он, поэтому, возможно, Меде — единственный ребенок в семье — захочет подружиться с Элис?

Элис пришлось долго уговаривать, чтобы она написала свою биографию для Аарона; она лишь умеренно заинтересована в знакомстве с кровными родственниками. Она до сих пор скучает по потерянной сестрой. Я объясняю, что теперь у нее появилась особая миссия — узнать больше об этих людях и «сохранить» их для сестры, на то время, когда и тоже сможет с ними познакомиться. Впрочем, она бы с радостью отдала предпочтение сестре, если бы имела такую возможность.

Прошло несколько месяцев, и Брайс с Меде решили наведаться к Аарону в Сиэтл. Элис захотела посмотреть, похожа ли она на них и на Аарона. Я согласилась отвезти ее на ту встречу.

Аарон организовал вечеринку, на которую пригласил соседей, друзей из школы и колледжа, а также бывших подруг, их партнеров и детей. Все собрались на крыше его дома, чтобы отпраздновать его знакомство с биологическими детьми. Вскоре я поняла: Аарон искренне радуется встрече с каждым человеком, который когда-то играла роль в его жизни, без исключений.

Мы сходили на экскурсию в местный сад со скульптурами, сыграли в игру «гены или воспитание», — которая обнаружила поразительные сходства между его детьми, — а также наведались на художественный фестиваль неподалеку от Сиэтла.

Хотя на расстоянии Брайс был не слишком заинтересован в отношениях с новой сестрой, при встрече с Меде наперебой добивались внимания Элис. Как-то они втроем пошли купить что-то на ужин — Элис вернулась с мороженым от друга и пиццей от второго. Позже Брайс прислал ей почтой звезду Давида. Меде прислала аметист. Оба подарки символизируют то, что они с Элис имеют общего.

На то время я уже несколько лет встречалась с мужчиной, которого тоже звали Аарон Давид, и даже фамилию было похоже. Во время поездки Аарон пошутил, что в Бюро романтических отношений произошла ошибка. Я посмеялась, но согласилась. Я имела пару и была убеждена: биологический отец моих детей — важный человек для них, но не для меня. Не хотелось портить их отношения в случае, если между нами что-то пойдет не так.

Но потом мы с «моим» Аароном расстались, и я задумалась. Что как этот человек, близок моим детям, мог бы стать близким и мне? Не попробовать ли пожить в Сиэтле и дать шанс нашим отношениям? В любом случае мне мало что грозило, ведь я видела, что Аарон — хороший человек и поддерживает теплые отношения даже с бывшими подругами.

Как-то вечером мы гуляли по району и присели на лавочке на местном кладбище. Мы обсуждали роль ДНК, жизнь наших детей и собственные мечты.

Начиная отношения и женятся, гетеросексуальные люди увлекаются друг другом и часто мечтают, чтобы в мире появились новые маленькие люди, похожие на них. Я же уже имела таких людей и прожила с ними около десяти лет. На первом свидании с Аароном я рассказывала ему их жизненные истории. Я уже имела представление, что он за человек, и знала — он действительно похож на тех девочек, которые для меня дороже всего на свете. Он уже был мне родным, в определенном смысле. Его улыбка и тон кожи напоминали мне о младшую дочь; емпатичнисть и приверженность к идеям социализма — старшую.

Трудно сказать, какую роль в наших отношениях сыграла ДНК. Понимаю, что в Аарони меня привлекает все то, что и привлекло мое внимание много лет назад, когда я читала анкеты в каталоге доноров. Он расчетлив, настойчив, имеет академический образ мышления. Его завораживающие слова. У него высоко развита эмпатия, и он знает множество историй про выходки судьбы и человеческого поведения. Он не особо обращает внимания на общественные ожидания. Он часто играет собственную музыку под собственный барабан. Иногда на это время он надевает тюрбан.

Много ли людей пошло бы на мысль, что музыкант и писатель, который временами подрабатывает в такси, — идеальный генетический материал?

Летом 2017 г. мы с Элис переехали в того же многоквартирного дома, где живет Аарон. Дом такой большой, что там найдется место и для других его биологических детей. Этой весной к нам перебралась Меде. Она выросла на восточном побережье, поэтому ей пришлись по душе особенности Аарона (и Сиэтла) — левый политический фланг, права ведущее полушарие мозга.

Мы также посещаем скаутский клуб вместе с еще одним биологическим ребенком Аарона, которая живет в часе езды от нас, а по возрасту такая же, как моя младшая дочь.

Я быстро заметила: как мать, я готова впустить в свой дом всех неполнородственых братьев и сестер своей дочери. Мне хочется их кормить, стирать их вещи, всячески о них заботиться. Ведь это близкие родственники моих детей, генетические тетеньки и дяденьки моих будущих внуков. Я не стараюсь быть им мамой, но не могу удержаться, чтобы их не угостить. Некоторые внешне — вылитая Элис. Другие похожи на мою младшую дочь. Не все подобные Аарону, но все неоспоримо имеют нечто общее.

Сейчас Аарону переехала его летняя мама вместе со своим котом Биллом. В соседней квартире, мы с Элис завели котенка. Все эти годы я по-разному строим нашу семью — и имела возможность постичь значение этого понятия на очень глубоком уровне. Сейчас я предоставляю ДНК гораздо большее значение, чем тогда, когда выбирала донора на страницах каталога. Впрочем, это не отменяет той истины, что семья основывается на любви, а не на генах. Открытость к этой любви — вот, пожалуй, самый главный признак семьи. Здесь рады каждому — и приглашают остаться навсегда. Здесь есть место самым разнообразным типам отношений.

Мы не знаем, сколько еще биологических детей у Аарона. По его подсчетам, их может быть вплоть до 67-ми. Возможно, когда они уже времени просто перестанут помещаться в наш дом все одновременно. Но наши двери всегда открыты, и бутербродов у меня хватит.

Все фотографии предоставлены Джессикой Шер.

Кинематографисты Мэтт Айзек и Крег Даунинг снимают про Аарона Лонга и его биологических детей документальный фильм Forty Dollars a Pop («Сорок долларов за бутылку»), а газета New York Times опубликовала историю этого знакомства в изложении мистера Лонга. Трейлер к фильму можно посмотреть здесь, а прочитать статью — здесь.

Хотите поделиться с нами своими жизненными историями? Напишите о себе на адрес [email protected] и наши журналисты с вами свяжутся.

Хотите получать главные статьи в мессенджер? Подписывайтесь на наш Telegram.